Эта свиная голова прекрасно смотрелась бы на носу какого-нибудь судна. У штурвала, вглядываясь в даль, стоял бы свинский капитан, смелый и щетинистый, он втягивал бы солёный воздух широкими ноздрями с продетым в них золотым кольцом. И реял бы чёрный флаг, потому что судно было пиратским, а трюм был бы полон чёрных свиней-рабов. Они мучались бы морской болезнью и готовились отдать душу морскому дьяволу. А юная дочь капитана считала бы себя не обычной земной свиньёй, а настоящей морской свинкой, непохожей на остальных, и писала бы об этом стихи, полные свинячьей нежности. Она писала бы о том, как забытое под толщей солёной воды мертвое чёрное солнце вдруг ожило и наполнило воду своим теплом. И вот уже море кипит, и свиньи кричат, и бьются, горят, и не побеждают. Потом возникает огромный косматый Бог и дыханьем остужает море; одна свинья говорит другой: «Прощай навсегда», и обе они умирают. А великий свинячий Бог режет холодное море на сальные ломти, пожирает его, поливая сладкой кровью, и когда-нибудь умирает тоже. Я отправляюсь спать, свиные рыла торчат из углов, но мне наплевать на то, что моя реальность творится в голове у свиньи; мне нет до неё никакого дела.